оборотами).
Комбат продолжал бушевать, допытываясь правды, хотя по выражению его
хитрой рожи я понимал, что он не осуждает своих бойцов. Жалеет, конечно, что
не сам повесил, но надо же перед офицером из штаба "картину прогнать". И я,
и бойцы это прекрасно понимаем. Также мы понимаем, что никто из командиров
не подаст документы в военную прокуратуру за подобное. Все это пронеслось у
меня в голове, пока я прикуривал комбатовскую сигарету. Забавно, всего
несколько часов назад эти сигареты принадлежали вот этому висельнику, чьи
ноги раскачиваются неподалеку на уровне моего лица, затем орущему комбату, а
я ее выкуриваю, наблюдая за этим спектаклем.
Мне надоел этот затянувшийся цирк, и я спросил, обращаясь к окружившим
бойцам, среди которых я заметил и Семена с Клеем:
- Что он сказал перед тем, как помер?
И тут бойцов как прорвало. Перебивая друг друга, они рассказывали, что
"эта сука" (самый мягкий эпитет) кричал, что жалеет, мол, что удалось
завалить только тридцать два "ваших".
Бойцы особенно напирали на слово "ваших". Я понял, что говорят они
правду, и если бы он не произнес своей исторической фразы, то, может быть,
какое-то время еще и жил бы.
Тут один из бойцов произнес, развеселив всех:
- Он, товарищ капитан, сам удавился.
- Со связанными руками он затянул петельку на поднятом стволе и сиганул
с брони, так, что ли? - спросил я, давясь смехом.
Потом повернулся к комбату:
- Ладно, снимай своего висельника, запишем в боевом донесении, что
покончил свою жизнь самоубийством, не вынеся мук совести, - я выплюнул
окурок и размазал его каблуком. - Но винтовочку я себе заберу.
- Николаич, - впервые по отчеству ко мне обратился комбат, - оставь
винтовку, я как посмотрю на нее, так меня всего переворачивает.
Посмотрев в его умоляющие глаза, я понял, что бесполезно забирать
винтовку.
- Будешь должен, а ты, - обращаясь к Ивану, -

<< 1 ... 12 13 [14] 15 16 ... 465 >>