Мальчик
родился в обычной семье, где был один
ребенок. Этим ребенком был я. Мне
было 10
лет, и мне было очень интересно, что за
кроха появился у нас дома.
- Ну и как мы его назовем? - Спросила
меня
мать.
- Странный вопрос, - ответил я, - конечно,
Валеркой!
Мама больше не спрашивала меня ни о
чем.
Так моего брата стали звать просто и
незатейливо.
Отцы у нас были разные, фамилии
соответственно, тоже, но это совершенно
не мешало нам обоим.
Брат вырос на моих руках. Он был
послушным, улыбчивым ребенком, который как
все дети временами шалил и
баловался.
Я как старший брат и единственный
воспитатель ему многое прощал. Прощал
даже то, за что попадало мне.
Брат рос любимчиком в семье, и
любили его
за умение радоваться жизни и
весело, озорно смеяться.
За его улыбку и смех ему можно было
многое
простить.
И его прощали. Прощали за все.
Всегда.
Хотя он особо и не шалил. Не больше чем
остальные дети мы видели от него
проказ. Даже меньше. И если у него
проходила какая-то проказа, то он
жаловался
от души, и смех его был таким
заразительным, что я смеялся
всегда вместе с ним.
Смехотунчик так звала его мать.
Он оправдывал свое прозвище и был душой
семьи.
Позже, когда он вырастет, то где бы он
ни
был, он был душой компании и
коллектива. Где бы он ни был, если
там был Валера,
то люди умели отдыхать, улыбались и
весело шутили.
Было в его смехе и улыбке что-то доброе и
завораживающее.
Он сам это знал, и поэтому с возрастом,
помудрев улыбался более закрыто, и
как-то так сдержанно, и с некой
долей
извинения. Как бы улыбаясь и
извиняясь, за то, что улыбка его
может вызвать
ответную улыбку у собеседников.
За это его все любили. Всегда. За
добрую,
открытую душу. И умение улыбаться
так завораживающе, что все
окружающие не
могли удержаться от улыбки.
Когда он был совсем маленьким я его
иногда
вольно или невольно обижал.
Он был меньше, худее
незащищеннее, и
всегда было жалко, если так
иногда случалось.
Обид он не держал

[1] 2 3 ... 9 >>