На улице темно, мороз и стужа, холодный ветер в проводах звенит.

Клочок земли, опутанный колючкой, вокруг тайга в потёмках этих спит.



Глухое место на краю Урала, лишенье, голод, холод, мусора,

Худые зеки в стареньких телагах, здесь отбывают срок день ото дня.



В бараке темень, зеки спят в телагах, пар изо рта, в узорах всё окно,

А на окне сидит угрюмый парень, карандашом карябает письмо.



Фонарь с запретки светит на окошко, через узор на тоненьком стекле,

На подоконнике пацан свернулся кошкой, и пишет, пишет злость, храня в себе



Я вновь пишу тебе Мамуля, здравствуй, здесь в лагере, в тайге, среди болот,

Для зека нет огромней того счастья, что б знать, что кто то, где то его ждёт.



Я счастлив тем, что ты жива, здорова, что ждёшь меня не глядя на года,

Не слушая, что скажет участковый, о том, что на свободе все друзья.



О том, что я других прикрыл собою, признался в том, чего не совершал.

Что стал для них я рыбкой золотою, когда один уехал на централ.



Признаться мам, быть может в чём-то прав он, но вспомни детства раннего шаги,

Когда мне говорила ты о главном,- с предательством, изменой мы враги.



Полюбишь если, то люби до гроба, в кого поверишь, до конца и верь,

И слушай голос сердца, голос Бога, ведь ты сынок живёшь среди людей.



Твои слова я помню как молитву, и вера в них свела меня в тюрьму,

Кто знал, что совершаю я ошибку, не тем, поверив на свою беду.



А та кого любить на веки клялся, лежит сейчас в постели с мужиком,

Который на суде тогда смеялся, на адвокатском кресле за столом.



Кому я верил, только ты осталась, кого любил, опять же только ты,

Украли, растоптали люди жалость, и изорвали все мои мечты.



Не верю я ни Господу, ни людям, и не люблю из них уж ни кого,

Я стал как волк, блуждающий по джунглям, и верящий в себя лишь самого.


Не надо мне ни стаи, ни волчицы, с кем мог бы разделить свою судьбу,

Не буду я добычею

[1] 2 >>